Конец мая, а бугры уже побурели, местами сизые от полыни или охряные, где растительность сильно изрежена или склон распахан. Здесь совсем нет леса, хотя ближе к Астрахани встречались отдельные группы деревьев или небольшие массивы ветлы. Только кусты тамариска неровной полосой огибают подножье, свидетельствуя о том, что почвы засолены. Многие бугры распаханы. Уже работают дождевалки, идет полив люцерны и арбузов. Ветер подхватывает и далеко относит водяную пыль, в которой рождаются радуги. На небе ни облачка. Над буфами отчетливо видно струящееся марево. В воздухе постоянно чувствуется запах полыни. Сизые склоны холмов сменяются у подножья яркой зеленью луга. Он еще слегка затоплен водой.
По залитому лугу расхаживают ходулочники — нарядные и крикливые кулики с очень длинными ногами. А в отдалении четко выделяются неподвижные силуэты больших белых цапель. В воздухе мелькают ласточки-береговушки и золотистые щурки — птицы открытых пространств. Большую часть времени они проводят в воздухе, а гнездятся в обрывистых склонах бугров. Береговушки живут большими колониями, И весь склон, где они поселились, бывает испещрен их гнездами. Эти маленькие птички могут вырыть нору в легкой лессовой почве длиной до полуметра с помощью слабых лапок и крохотного клюва. Гроза пчел и других перепончатокрылых — золотистые щурки — тоже живут колониями. В свободных норах береговушек и щурок поселяются птицы-квартиранты: полевые воробьи, сизоворонки и скворцы. Сами они не могут их выкопать и занимают пустующие.
Отвесная стена берегового склона служит гнездам надежной защитой от хищников. Неожиданно у дороги взлетела авдотка. Эта птица относится к куликам, но по строению близка к дрофам. У нее большие выразительные глаза. Всюду желтеют цветы полыни. То и дело встречаются норки малых сусликов, тушканчиков и песчанок. А на крутом откосе бугра — большая нора, возле которой на сухом песке множество неотчетливых следов какого-то зверька. По песку снуют неутомимые труженики муравьи, подчиняясь неведомым инстинктам, сила и загадочность которых, кажется, способны пережить сам мир. Низко над ильменем кружат речные крачки. С вершины бугра они видны в необычном ракурсе — сверху. Иногда птицы несут в клюве рыбешку. На вклинившейся в ильмень узкой косе расположилась их небольшая гнездовая колония.
У станции Басы, где некогда приставали пароходы, а ныне можно услышать лишь свистки тепловозов, дорога пересекает полотно железнодорожной линии и уходит на восток. Довольно долго она идет по высохшему ложу ильменя. В эту систему ильменей вода давно уже не поступает, и они производят унылое впечатление. Большая часть озера блестит от соли, а по окраинам торчат ветви высохшего тамариска. Даже это устойчивое к засолению растение не выдержало и погибло. За машиной остается шлейф черной пыли. На губах все ощутимей чувствуется соль. И трудно представить, что в нескольких сотнях метров, за другим склоном бугра, на спокойной глади озера плавают лебеди, а у его побережья растет пятиметровый тростник. Такие контрасты здесь постоянны.
Много некогда существовавших ильменей пересохло и погребено песком. Об этом свидетельствуют старые карты, на которых видно, что еще в прошлом веке воды здесь было не меньше, чем суши. Огибая ильмени, петляя среди бесконечных холмов, проселок, наконец, снова выходит на асфальтированную дорогу, ведущую в город Каспийский, расположенный у северо-западного побережья моря.